При знакомстве с русскими заговорами возникает вопрос, если с древних времен до нас дошло такое количество рукописных сборников заговоров, записей заклинаний, судебных дел о волшебстве, то насколько сильна была у наших предков вера в магическую силу слова?
Возможно, вера в заговоры, в колдовство охватывала крайне узкий круг людей... а, возможно, — была повсеместной? Чтобы дать ответ на этот вопрос, обратимся к старинным судебным делам. Россия, в отличие от Западной Европы, счастливо миновала темные времена — у нас не было ни костров инквизиции, ни массовых ведовских процессов. Однако судебные дела о порче, ведовстве, чародействе расследовались российскими государственными учреждениями на протяжении ХVII-ХIХ столетий. Расцвет веры в колдовство в России пришелся на XVII век, печально знаменитый войнами, смутой и голодными годами, однако процессы над колдунами продолжались и позднее — в XVIII веке. И среди многих сотен «волшебных» судебных дел, можно обнаружить дела, связанные с заговорами. В делах они упоминаются как «волшебные», «воровские», «еретические» тетрадки и письма. Вера в колдовство и могущество заклинаний в XVII веке пронизывает все слои общества. В магическую силу заговора верят крестьяне и дети боярские, посадские люди и стрельцы, купцы и даже представители духовного сословия.
В этот период государство начинает официально бороться с колдовством и даже издает специальные законы, чтобы ограничить его распространение. Например, указ 1653 года «О запрещении держать отреченные, еретические и гадательные книги, письма, заговоры, коренья и отраву, и ходить к колдунам и ворожеям». В указе заявлено достаточно жесткое отношение государства и церкви ко всем людям, причастным к колдовству и заговорам. «Многие незнающие люди, забыв страх Божий и не памятуя смертного часу, и не чая себе за то вечные муки, держат отреченныя, ерети-ческия и гадательныя книги, и письма, и заговоры, и коренья, и отравы, и ходят к колдунам, и ворожеям, и на гадательных книгах костьми ворожат, и теми кореньями, и отравы, и еретические наговоры многих людей насмерть портят...» Людей, которые «учнут ворожить или которые учнут людей портить, по твоему государеву указу таких злых людей и врагов Божьих велено в стругах сжечь безо всякия пощады и домы их велено разорить до основания, чтоб, государь, впредь такие злые люди и враги Божии и злые их дела николи, нигде не воспомянулись». В указе также сказано, что, как только появится упоминание в том или ином судебном деле о ворожее или колдунье, тотчас велено сыскать ее и расспросить, где колдовству училась. Однако невзирая на казни, пытки и каторгу, народ продолжал колдовать и пользоваться «волшебными» тетрадками и письмами. Если внимательно перечитать судебные дела, то можно понять, к какому сословию принадлежали «волшебники» и кудесники и выяснить основной род их занятий. Кто же они, эти отважные чародеи? На первый взгляд, самые обычные люди. Например, «от порчи» лечил чухломец посадский человек Первушка Ульянов (судебное дело 1629 г.). «Портили» попа Давыда — наймит (наемный работник) Мишка Киреев с женой, да его «вотчим» — добренский драгун (судебное дело 1676 г.).
Манька Иванова училась «еретичеству» у крестьянина Ивашки Федорова, по прозвищу Сорока (судебное дело 1677 г.), за «ведовство» были сосланы отставной стрелец Левка Баран и его жена Танька (судебное дело 1684 года). В судебном деле «О сыпаньи мастерицею Дарьею Ломановой на след государыни царицы Евдокии Лукьяновны» (1639 г.) обнаруживаются сразу несколько «ворожей». Одна из них — ворожея Настасьица говорит: «И не одна, де, она тем промыслом промышляет, есть на Москве и иные бабы, которые подлинно умеют ворожить», это — жена сапожника Феклица Степанова, стрелецкие жены: Дунька и Ульянка. Сама ворожея Настасьица наговаривала золотых дел мастерице Анне Тяпкиной, а Ульянка наговаривала на мед торговым людям, «чтобы к тем торговым людям для их товаров купцы сходились». В другом судебном деле (1648 г.) Иван Рыжий рассказывает, что он учился заговору «на подход» и «привороту» у севского стрельца Ма-тюшки Прозоровского.
Причастны к распространению «волшебных писем» — посадский человек Осип Володимиров и крестьянин Левка Корнилов («Сыскное дело о волшебных письмах», 1663 г.); нашел тетрадку с заговорами сын боярский Гаврилка Чафраков (1688 г.). А предприимчивый «колдун» Иван Власьев учил «привороту женкам и всякому волшебству»: подьячего, церковного служку, посадского человека, казака и казацкого сына (судебное дело 1671 г.). В сборнике «Великорусских заклинаний» Л.Н.Майкова многие заговоры взяты из судебных дел XVII века. Например, заговор «от пыток» — из судебного дела 1648 г., заговор «от грыжи» — из дела 1638 г., заговор «от мужского бессилия» — из дела 1660 г., заговор «на подход» — из дела 1666 г. И даже с наступлением просвещенного XVIII века, люди продолжали верить в злокозненность колдовства и заклинаний. Обнаружила в «коробье» тетрадку с заговорами жена садовника — Федорка Нефедьева (судебное дело 1700 г.). В 1758 году в Тайной канцелярии слушали показания камергера Петра Салтыкова о том, как он в Петербурге, в Зимнем дворце, рассыпал колдовское зелье, чтобы снискать милость императрицы Елизаветы Петровны. Оказалось, что в течение 4-х лет камергер через своих управляющих искал ворожей, колдунов и знахарок. В судебном деле перечислено около десяти «чаровников» — в основном крестьян, и сказано, что свое волшебство они творили с приговорами, в деле даже приводится один заговор — «от всех болезней». Также баловался колдовством и носил в походной сумке «волшебные письма и тетради» суздальский купец Иван Шмаков (судебное дело 1759 г.),180 а благодаря «воровской записке», имеется в виду заговор «на подход», «был добр к подьячему (приказному служителю) Андрею Золотареву воевода Андрей Данилов (судебное дело 1721 г.). Л.Н. Майков тоже публикует в своем сборнике заклинания из судебных дел XVIII века: заговор «на подход» из «волшебных дел» 1760-х годов, заговор «от врагов» (на самом деле это заговор «от оружия») из судного дела 1720-х годов об астраханском подьячем Кочергине. В книге М.Забылина приводится любовный заговор — приворот, взятый из судебного дела 1734 года о крестьянине Трофиме Попове. Похожие судебные дела — у В.Б. Антоновича. Например, об Анастасии Зеленской, которая обещала лишить здоровья своих недругов и хвасталась заговором на «наведение порчи» (1732 г.). В другом судебном деле (1705 г.) приводится заговор «во здравие», которым пользовалась Гапка Мельничиха. Лечила мужа с помощью заклинаний крестьянка Хвеська Чумачиха (1729 г.), а хозяйка ткацкого ремесленника Фиал-ковского и вовсе — вела себя самым странным образом — обкуривала отрезки ткани, нашептывая заговоры (1704 г.). И наконец, «волшебное» судебное дело 1711 года: дворяне Стеблевские подали в суд на крестьянина Ивана Короваша, обвинив его в том, что он произнес какие-то заклинания, из-за чего лошадь истцов околела. Получается, что даже в XVIII веке люди верили в колдовство и опасались его, хотя оно и носило будничный характер. Однако власть насторожено относилась к проявлению чародейства. В воинском уставе 1716 года говорится, что «ружья заговоритель... ронянием шпицрутенов наказан и весма сожжен имеет быть». Позднее, по указу 1737 года, архиереи и настоятели крупных монастырей должны были предоставлять в Синод донесения о состоянии дел в епархиях, и докладывать, не имеется ли в их епархиях суеверий и ложных чудес.
В середине XVIII века, по указу императрицы Анны Иоанновны 1741 года, все чародеи были определены, как «обманщики». Этот указ, совпавший со в взглядами просвещенных людей того времени, показал позицию государства, но не смог сильно пошатнуть народную веру в чародейство. В Синод по-прежнему продолжают поступать донесения об «умножении колдовства и волшебства» в отдельных епархиях, как например, донесение 1754 года суздальского и юрьевского епископа Порфирия. В XIX веке количество судебных дел «о порче и волшебстве» значительно снижается, и в основном они касаются крестьян. Например, судебное дело о колдовстве крестьянина Филиппа Ананьева в деревне Федосово (1866 г.), дело о солдатке Игнатьевой, которая была сожжена в срубе как «колдунья», жителями деревни Врачево (1879 г.). В 1885 году в деревне Пересадовке крестьяне расправились с тремя бабами, «задерживающими дождь», а в 1898 году в Москве, в двух шагах от Кремля — на Никольской улице толпа избила крестьянку Новикову, приняв ее за ведьму. Причина нападения — в поведении «колдуньи» — Новикова угостила незнакомого мальчика яблоком — и с тем случился припадок. Окружающие решили, что яблоко — «заговоренное», а сама женщина — «колдунья». И наконец, судебное дело 1875 года о крестьянине-чародее Михаиле Чупареве, который воспользовался заговором «на порчу» и якобы наслал «икоту» на одного из родственников, от которой тот и умер. Марина Власова в книге «Русские суеверия» пишет о судебном деле 1840 года, по которому крестьянин Соколов был обвинен в колдовстве за то, что он крестьянам «нашептывает и наговоры делает на воск и на воду, что будто от того в милости у бар и начальников будут» .
Анализ текстов заклинаний показал, что рукописные сборники заговоров ХVII-ХVIII веков отличает аккуратность исполнения, каллиграфический почерк, а также использование латинской азбуки, тайнописи и тарабарской грамоты, что показывает на образованность их создателей и владельцев. Рукописные сборники XIX века, напротив, написаны неряшливыми почерками малограмотных людей, которые копировали заговоры с более старых рукописей. Таким образом, если в ХVII-ХVIII веках вера в могущественные заклинания пронизывала все слои общества, и в силу заговоров верили люди из различных социальных групп и разного уровня образованности — представители дворянства, купечества, крестьянства, посадского люда, то в XIX веке вера в заговоры и колдовство сходит на нет, резко сужается социальная база — и в силу заговоров верят преимущественно в крестьянской среде — в основном малограмотные люди. Это подтверждают рукописные сборники заговоров XIX столетия, написанные детским почерком, и судебные дела о порче и ведовстве, в которых обвиняемые и их жертвы происходили из крестьянской среды. Казалось бы, в XX веке вера в чародейство должна была сойти на нет. Однако этого не произошло, ведь вера в колдовство тесно связана со стабильностью в обществе — чем стабильнее жизнь и просвещеннее люди, — тем меньше они верят в магию и чародейство. Поэтому примечательно, что по данным опроса, проведенного социологическим центром МГУ среди православных москвичей в конце 90-х годов прошлого века, выяснилось, что 47% опрошенных верят в колдовство, «порчу» и «дурной глаз». При этом среди тех, кто постоянно посещает церковь, верит в колдовство свыше 50% . Возникает вопрос не только о причине народных суеверий, но и об отношении к магии и заговорам церкви. И именно здесь нас подстерегает главная неожиданность...
